эссе

…иногда, у нас хватает времени и происходящее в жизни мы запечатлеваем в строках коротких рассказов.
Здесь я делюсь своими воспоминаниями в коротких эссе. Возможно суть вас развлечёт и наполнит минуты вашей жизни моим богатством. Георгий Поляков
фотограф

ИСТОРИЯ АЛАРФОТО

В 1997 году я умер! Не буквально, но как то так. Погиб мой двенадцатилетний сын на моих глазах и вместе с ним большая часть меня, но почти сразу после родился АЛАР. Артемий как- то годом раньше предлагал: «Папа, давай создадим фирму, ты же можешь!» Девяностые были в самом разгаре!
Так появился брэнд – первые буквы имени дочери и сына, потом родился ещё мальчик и мы назвали его почти так, как звали первого. Так название брэнда сохранилось. Артемий ушёл, Арсений родился. С рождением сына вроде возродился и я. Позже был сделан сайт АЛАРФОТО.РУ, так что студия существует уже двадцать пять лет с 1997 го. Будем считать двадцатое сентября днём основания студии АЛАРФОТО, пусть будет этот день нашим!  Эти годы ушли не на бизнес, не на то, чтоб разжиреть и обрасти барахлом, годы ушли на приобретение опыта, наработку архива, на поиск единомышленников!
Итак, нам уже двадцать пять, но по серьёзному берёмся за дело именно сейчас! У нас много чего показать и предложить!  Вот, теперь пусть говорит наш сайт!

17.11.2022 Георгий Поляков

КАК Я ВЛЮБИЛСЯ В ФОТОГРАФИЮ

Самое первое и самое сильное детское впечатление, которое во многом определило мою последующую жизнь произошло в крохотной зашторенной от дневного света кухоньке

При свете красного фонаря в Дубровинке под Смоленском, в доме, где прошло детство. Старший брат уже научился печатать фотокарточки, теперь и я мог посмотреть и даже поучаствовать.

На листке фотобумаги размером 6 х 9, погружённом в проявитель, налитого в тарелку из под супа, постепенно появлялось изображение. Это была первая фотокарточка, изготовленная своими руками. Мне было лет десять. До этого брат мастерил маленькую чёрную коробочку. На мой вопрос: «Что это будет?»  Отвечал: « Ты что? Ведь же фотоаппарат». В итоге мама купила ему «Смену», которая по наследству досталась мне, мой школьный друг и одноклассник тоже выпросил у своих родителей «Смену».

Теперь мы приступили к великим делам. Что только не попадало в кадр?  И одноклассники и лица родителей и собаки и петухи и озеро и речка! Но один случай запомнился особенно.

Мы вместе взобрались на высоченную трубу школьной котельной. Доказательством этому сохранились несколько фотокарточек с видами в сторону Смоленска с высоты метров тридцать. Мы стояли на крохотной торцевой части самой высокой в округе трубы, дрожали от страха, фотографировались, но оно того стоило. Любовь к высоте, вероятно, родилась именно в тот момент. Позже мама говорит: «Сынок, сфотографировал бы ты наших девчат (имела ввиду женщин, с которыми работала), они тебе деньги на бумагу и на химию соберут!»  Вот, это и был ключевой момент, что я осознал значительно позже.

Девчат я, конечно, сфотографировал и мама принесла мене первые три рубля, полученные за мой труд и за напечатанные фотографии.  За три рубля в смоленском фотомагазине Зенит, что на улице Ленина можно было купить пять – шесть фотоплёнок, плюс пакетик с проявителем и фиксаж.

После окончания восьмого класса на летний период мы с другом устроились на строительство дороги  и за три месяца я заработал ровно, что бы купить себе хоккейные коньки. Чешские чёрно – красные кожаные ботинки с привинченными к ним изогнутыми и заточенными лезвиями. Точно это сделал и мой друг. Но хоккеистами мы не стали! Володька не стал и фотографом, он стал морским офицером.

Итак, любовь к высоте сохранилась надолго. Это выразилось в том, что позже в Купчино, где мы обосновались на последующие годы, пожалуй, трудно было бы найти крышу высокого дома, с которой бы я не фотографировал городские пейзажи.

Нищета в Смоленске не позволяла мне вернуться в дом к родителям после окончания ЛЭТИ в 1976 году. Вернуться в дом – звучит! Но реально это означало вернуться в тесную квартирку, что в бараке на три семьи без каких либо удобств. Я запомнил ежедневную борьбу за выживание. И всё ж мне было очень неплохо, пока я был пацаном. Грядки, картошка, вода из колодца, урожаи яблок, это то, что давало нам возможность выживать. Но когда я переехал в Ленинград и мне дали место в общаге и стипендию, и утром я стал есть пол стаканчика сметаны и выпивать чашку кофе, мне уже не сильно хотелось возвращаться на грядки и к колодцу.

Я предпочёл пойти в отдел кадров Кировского завода и сказать, что хочу работать на заводе после окончания ЛЭТИ и меня услышали. В семьдесят шестом переезжаю в общагу завода. Здесь уже всё серьёзнее. Двухкомнатная квартира на четверых! Вот, здесь-то, я и организовал настоящую фотолабораторию. Остальным сильно не нравилось. И именно отсюда я много раз уезжал в Петродворец с фотоаппаратом. Друзья из фото комбината ТУРИСТ объяснили, как можно зарабатывать в Петродворце. С того времени я уже серьёзно заболел будущей профессией.

Уезжать вечером из Петродворца с карманами, набитыми рублями и трёшками, которыми платили туристы за мои услуги фотографа, стало почти обычным. К концу двух летних сезонов в конце семидесятых у меня уже был первый взнос  за кооперативную квартиру.

С Мариночкой познакомился ещё раньше, ровно через год мы уже поженились. И это совпало с рассветом в изготовлении цветных фотографий. Процесс был чрезвычайно сложным и, как потом оказалось, ещё и вредным. Но было понятно, что мне же и придётся обеспечивать семью.

Научился изготавливать и продавать свои же фотографии, обустроил несколько фотолабораторий, купил несколько фотоаппаратов, первую машину и квартиру. Фото секция в доме журналистов под руководством мэтров, прежде -Коровина, позже  – Голубовского со многими такими же фанатами фотографии существовала в эти же годы. По окончании мне потихонечку как-то выдали удостоверение фотокорреспондента, прошедшего обучение в университете фотокорреспондентов. В секции я понял, что не один, что есть много таких же, кто полюбил фотографию и останется с этим навсегда.

Начались выставки, выполнение домашних творческих задач, появились очень интересные новые знакомства: художник Яковлев Андрей, композитор Витя Резников, певица Марина Капуро и многие другие, кто вдруг стал влиять на мою жизнь.

В восемьдесят пятом рождается Тёма, ещё раньше появилась Алёна и я всё больше понимаю, что нужно обеспечивать семью. В этом же году начинаю снимать школьников, причём очень активно! Договориться с директором школы было не сложно.  Пришёл к директору, показал портфолио (иногда даже это требовалось), договорился о времени съёмок, они делают расписание на фотосессии для классов, потом три четыре дня фотосъёмок, пару недель на изготовление и реализацию и у тебя сумма, которой было достаточно, что бы жить семье в ближайшие пол года. Попробуй откажись.

Так прошли двенадцать лет. Тысяча девятьсот девяносто седьмой, сыну почти двенадцать.  Смоленск.  Летим на МИ – 2 над городом, я с фотоаппаратами, Тёма в кресле пассажира рядом с пилотом. Приземляемся, малыш выскакивает наружу, потому как внутри страшный грохот от работающих винтов, выскакивает наружу и попадает под задний вращающийся винт. Я понимаю, что происходит, но уже поздно, успеваю только несколько кадров с разрубленными мышцами.

С тех пор я возненавидел всё, что грохочет над головой. И всё ж, какой- то червь грыз меня. И вот две тысячи девятый. Знакомлюсь с лётчиками, у них служебный вертолёт КА-226, летают везде, решая свои задачи, я часто с ними, так же и на Ми -8, который раз в неделю катает всех желающих над Питером и на котором вся команда – только друзья. Таким образом за последующие десять лет Санкт-Петербург был снят так, как более никому и никогда не придётся снять. Почему? Например, бывая в Париже, и присматриваясь к такому же образу жизни, как и в Питере, я понимал, что над Парижем пролететь на вертолёте невозможно, понимал так же, что придёт время и в Питере запретят такое. Всё ж это небезопасно. Взлетая, каждый раз я мысленно прокручивал сцены падения.  Но архив с тысячами бесценных кадров сделан! И когда придёт его черёд? Никто не скажет, но уверен дочь, внук, сын смогут продолжить!

И вот тридцать первое декабря в одиннадцатом году. Город завален снегом! Такое было лишь однажды. Вечером встречаю Марину в аэропорту. Встречать из Парижа жену стало почти обыденным. К тому времени дочь уже десять лет проживала в Парижском Nuasilesek. Уже внучке было года три. Днём с Андрюшей Платоновым идём на Петропавловку. « А давай поднимемся на шпиль, смотри там кто-то есть». Начинаем искать варианты и прямо на улице, недалеко от входа в администрацию видим, стоит очень важный, прилично одетый, без головного убора, рыжеволосый  мужчина лет пятидесяти. Знакомимся, он-то и есть начальник службы безопасности!

«Сергей Иванович, очень хотим поснимать заснеженный город с высоты Петропавловского шпиля!» Звонит, вызывает охранника, распоряжается пройти с нами наверх. Втроём уходим к входу в собор, что бы подняться на высоту.  При входе в собор, охранник объясняет, почему нас нужно пропустить, сам остаётся внизу. А я думаю, такие толстые не станут подниматься вверх по лестнице и на второй этаж, а нам нужно на уровень десятого! И мы вдвоём взлетаем на смотровую площадку. Если открыть окно, то толщина стены собора позволит разместиться на торце сразу нескольким, но мы здесь лишь вдвоём. Хочешь, кричи, хочешь, слушай тишину, всё одно тебя и не слышно и не видно, далеко от всех!

Так состоялось моё знакомство с Кондратьевым Сергеем Ивановичем. Впрочем, неплохой, наверно, человек, но в моей жизни сыграл роковую роль, хотя ещё рано утверждать, может и наоборот. Ещё многое может поменяться и тогда его роль превратится из роковой в блистательную.

Через пару недель приношу Кондратьеву несколько потрясающих фотографий с видом на заснеженный Санкт-Петербург с высоты шпиля Петропавловки. Думаю, моя заслуга была лишь в том, что умею делать фотографии даже в экстремальных условиях. В большей степени то была заслуга толстяка, который не пошёл с нами на шпиль и Кондратьева, который разрешил нам с Андрюшей подняться на высоту в самом сердце города.

Ещё через пару недель Сергей Иванович позвонил: « У нас в музее вакансия, приходите, поговорим». Я испугался. Мне ничего не надо! Никакие вакансии, я привык к свободе, мне уже до пенсии пару лет, я сам себе режиссёр! Но Марина стала уговаривать: « Давай,  ты что, не понимаешь, к пенсии надбавка будет!». Когда я объявился у Кондратьева, было уже поздно, вакансия долго на дороге не валяется. Но он предложил снимать мероприятия от случая к случаю. За первые полгода даже заплатили что-то. Потом я как бы уже был неинтересен, но за это время присосался к съёмкам на полуденном выстреле. Так пронеслись быстротечные семь лет. Каждый день я приезжал к двенадцати, снимал выстрел, присутствующих, иногда мне платили, чаще нет.

Ещё чаще мне нужно было напечатать огромный постер с  моментом выстрела и уже потом доказывать, что это стоит покупать. За семь лет сделано сотни альбомов с участниками мероприятия. Если посчитать, что в неделю можно было сделать примерно один альбом, то получим более чем триста штук. Я так увлёкся Петропавловкой,  что оставил все фотосессии в школах и в ВУЗах. Альбомы с выстрелом были  дорогими, потому как никто более этого не делал. Мне пришлось попутно искать красивые сюжеты в городской среде, что бы украсить свои же альбомы. Так, в полётах и в поездках на выстрел нарабатывался архив фото файлов, которому теперь цену определить было бы непросто, но знаю одно, она слишком высока!

Был ещё очень интересный период моей фото эпопеи. На выстрел в рождественский день в девятнадцатом году, как снег на голову – президент. До того канониры поговаривали о такой возможности, но определить дату?   И я прокручивал сцены своего участия в таком мероприятии. А было все до невозможности прозаично.

Как однажды я чуть не споткнулся в метре от русского президента.

07.01.2019, как обычно еду на Петропавловку снимать  стреляющую пушку.

Сразу за Биржевым мостом гаишник заворачивает всех налево, но мне же направо! Ладно, еду налево. Сам думаю, что на следующем повороте отыграюсь. Но и здесь мент и тоже отправляет всех налево. Ну,  это уже слишком!  Ведь мне направо! Останавливаюсь, показываю пропуск на Петропавловку, уверен, проеду.  Но, нет, не пускает.

«Капитан, мне на работу, пропусти!»  « Ты что не понял, какие люди сейчас поедут?» Я: «Без меня там всё равно не получится, я должен всё снять!»

«Тебя всё равно дальше не пустят»

Я: «Мне что, Ивану Васильевичу звонить?»

Иван Васильевич – генерал ГУВД, его все менты знают! И он меня знает.

« Звони!» Достаю телефон, руки уже дрожат, но звоню Николаю Григорьевичу – служба безопасности Петропавловки. « Николай Григорьевич, тут не пропускают!?»  Он: « Всё, давай, не дёргайся уже поздно!» « Как поздно? Ещё сорок минут до выстрела!» Он: « Всё, заткнись!»

Думаю, ладно! « Капитан, кто Вам должен позвонить, что бы подействовало?»

« Из управления». Понимаю, в  управление,  даже Иван Васильевич за оставшиеся пол часа не дозвонится! Я: «Давай я поставлю машину вон там и добегу!» Показываю на проезжую часть  за спиной капитана. И в этот момент подъезжает жигулёнок с мигалкой, в ней трое, из окна слева высовывается голова. «Что он тут?»  «Звонит!» «Забери у него документы и пусть валит!» И тут я взорвался: «Вали ка ты, дорогой сам! Документы забери,  видишь ли!

Ты и пойдешь  на ковёр к Ивану Васильевичу, а?»

Голова исчезла, машина уехала.

«Ладно, давай встань вон там», капитан показывает на пространство за его спиной. «Давай, пока!» Встаю на указанное место метрах в пятидесяти дальше. Это уже победа! Хватаю сумку, штативы, бегу! Проезжая  часть свободна от транспорта, а сам спиной чувствую, сзади должен быть кортеж и возможно с президентом.

Такая заморочка впервые за семь  лет моих визитов не Петропавловку.

Бегу, а впереди мужик машет палкой, мол,  уходи.

Слева дорога, справа ограда, через ограду прыгать, что ли?

Успел добежать до Кронверкского мостика, поворачиваю направо.

Всё зачищено. Странно, меня не тормозят. Везде менты, туристы тоже попадаются. Под  мышкой два штатива, как винтовки, без чехлов.

Про себя думаю, как же другие смотрят?

«Бежит мужик. За плечами огромный рюкзак, под мышкой штативы, сзади кортеж!»

И я вспомнил, как два года назад в день, когда на Петропавловку приезжал, премьер Медведев, я рассмотрел на крыше Зотова бастиона, что недалеко от Никольских ворот, снайпера. Стоит тренога с винтовкой и рядом человек в футляре.

Мне стало худо. «Чего ради, бежать? Ну, опоздаю, ну и что?» И я сбавил темп. И тут тот самый, кто махал палкой, уходи мол,  говорит мирно так: « Ну что ж ты, батя?» И я понял: «Стрелять уже не будут» и побежал. На повороте к парковке опять машина ГАИ. Парковка пустая, думаю: «Хорошо, всё – таки, что не прорвался сюда на машине, здесь бы точно не пропустили».  До Нарышкина бастиона ещё минут пять. Бегу. Ну вот, кажется, успел, но нет! Возле музея пыток тормоз.  ФСОшник: «Стоять!»  Я: «Мужик, пусти, без меня там никак, а?» «Стой, смотри, ты куда?» Смотрю – въезжает кортеж,  мимо одна за другой тачки, но понимаю,  в такие  президента не сажают. Взмолился: «Ладно, мужик, смотри, там люди».  Показываю. На углу дома у музея пыток, где поворачивает кортеж, стоит группка  человек десять. «Я к ним!» и рванул, проскочил перед кортежем к толпе и дальше на площадь у Нарышкина бастиона.  Никто не тормозит до самой лестницы. По лестнице все поднимаются как бы на небо, к флажной башне и направо к пушкам. Вокруг народ и спецы, вижу – всё перемешано. Возле лестницы тормозят уже конкретно. «Стоять!» Я: «Мне туда!»  Показываю на пушку. Смеётся, « Ты что?»

«Слушай, там толком никто не снимет, я здесь каждый день, пусти!»

«Стой здесь!» Достаю телефон, набираю ФСО,  выскакивают три номера.  Звоню Игорю.

« Игорь, давай помоги, здесь такая история!»

«Георгий, извини, я не могу, я не здесь»

Подходит Лёня, морда кирпича просит: « Георгий не рыпайся, меня тоже не пускают»

«Лёня, тебя не пускают, ладно, но кто там снимет? Президент, поди ж! Меня-то должны пустить!»

Подходит Хрушь, смеётся: «Меня тоже не пустили, смотри и Володя здесь!»

Смотрю:  Лёня, Хрушь, Володя, все здесь! Все, кто должны бы быть там, все здесь! И я понял, значит остаюсь! Начинаю прикалываться, смех разбирает!

Толпа зевак огромна. Все ждут выстрел, но никто не понимает, кто же наверху?

Снизу рассмотреть трудно и пока не понятно, президент или нет.

Но если нет, то кто же наделал столько шума?  Год назад, летом, когда был Нарышкин, тоже прессовали, но тогда я пробился наверх. Сейчас конкретно не пускают. Значит кто?

Такого ещё не было. Раньше все, конечно, побалтывали про визит президента на выстрел и в тайне мечтали увидеть Самого. Но когда и как это произойдёт?  И вот, Он здесь. Смотрю вверх, видно плохо, метель, но не похож, какой то седой и фигура не статная. «Нет,  это не Путин!»,  стоящие  рядом слегка разочарованы. «Путин рыжий, а этот седой»,  Хрущь  молчит, только поругивается, пара рядом посмеивается. «Откуда Вы?» « Да мы тут, из Московского района»,  смеются. Достаю длинный объектив, смотрю, нет, все же это Он!

Вижу, как Юрий Фёдорович  наверху «рулит».  Причём видна только одна пушка, вторую заслоняет крыша шатра с выставкой ледяных  скульптур.

И вот Он подходит, готовлюсь снимать. Мой длинный объектив позволяет снять и отсюда. Думаю, что даже хорошо, что я не там, в трёх метрах от пушки стоит оператор, он бы мне всё испортил. Звучит команда,  должен прозвучать выстрел, но что это? Осечка? Вот это да! Осечка бывает раз в год и то реже. И в такой момент?

Все в недоумении.  Кто-то смеётся, кто-то разочарован. Да нет же, это была всего лишь репетиция! Все облегчённо вздохнули.  И вот зазвучала мелодия «Город над вольной Невой». Значит через пару минут всё же выстрел. Готовлюсь, примеряюсь, метель разыгрывается всё более и более.  И вот минутная тишина. Знаю, в этот момент Юрий Фёдорович показывает всем указательный палец, значит, остаётся минута. Звучит громкая команда: «Пять, четыре, три,  два, огонь!» На два уже жму на кнопку и камера начинает снимать со скоростью четырнадцать кадров в секунду. Один из них почти всегда  получится с огнём из пушки, в этом то и есть вся фишка. Снято! Смотрю, кадр есть! Теперь ждём, когда президент пойдёт вниз по лестнице.

Думаю:  «Рискну, подойду поближе».  Внизу толпа на несколько сотен случайных зевак. «Только бы не столкнуться с  ФСОшником!» Продвигаюсь в толпе поближе и вот Он! Спускается на землю!  Прицеливаюсь, есть – десяток точных кадров! Крупный план, улыбка, взгляд прямо в камеру! Есть и такой, между мною и его лицом металлическая решётка калитки. Такие фото страшно показать.

Толпа  сразу же окружает президента,  ФСОшники  беспомощны! Давка, как в переполненном автобусе. Пытаюсь снимать, подняв камеру над головой, понимаю, это только общий план и чувствую, ничего интересного из этого не получится. Но вот, вектор движения переменился.  Какая- то масса двинулась в сторону, к шатру с выставкой ледяных фигур. Появилось оцепление, понимаю: «Войти не получится». И тут вижу – Николай Григорьевич с другой стороны от охранников.  Кричу «Николай Григорьевич, скажите им!»

«Давай, пропустите, это свой!» Свой, это магическое слово, сколько ж раз это действовало! И вот я с другой стороны, вваливаемся в шатёр. Высокая концентрация ФСОшников. Меня постоянно выжимают, но вот момент, вычисляю траекторию движения, захожу вперёд, готовлю камеру. Руки отваливаются от холода, перчатки где-то забыл. Смотрю, идут прямо на меня, рядом с президентом Сергей Васильевич. Думаю: «А что будет, если поздороваюсь с Сергеем Васильевичем за руку?  Но нет, а вдруг отстрелят?  Нет,  ни в коем случае ведь кадры уже  есть!». Вдруг ФСОшник прижимает меня к стене из льда. «Стой здесь! Не дёргайся» И я понимаю: « На этот раз моя фотосессия  закончена». Прошу лишь мужика: «Дай руку, замёрз я ».  Но он так и не дал.

Валентина Ивановна:

Утром позвонил Лозовский Валерий Николаевич. « Георгий Николаевич, десятого выстрел у Валентина Евгеньевича, я с ним переговорил, он не против, что бы Вы пришли снимать.» Примерно в таком стиле прозвучал монолог, я конечно очень рад звонку, соглашаюсь, говорю: «Конечно же, я приду», а у самого ёкает, думаю: « Ровно три года я не ходил туда, и неужели теперь вот получится? Все ж Валентина Евгеньевича  хорошо знаю, вместе побывали осенью в Ливадии на сто десятилетие, уважаю его, всё ж ему уже  восемьдесят пять. Дату отмечает выстрелом из пушки на Петропавловке. Мне бы надо быть обязательно! Под вечер звоню  Савинову Константину Александровичу, он теперь на месте Кондратьева, правая рука Кириллова, Генерального на Петропавловке. «Константин Александрович, извините, беспокою, не уверен, что Ваш рабочий день ещё продолжается, потому и извиняюсь. Уделите, пожалуйста, пару минут!».  «Да, говорите. » Я: « Дело в том, что десятого в воскресение мои друзья просят меня фотографировать  на полуденном выстреле Валентина Евгеньевича, ему исполняется восемьдесят пять, там будут фотографы, но мы друзья, он знает мою историю на Петропавловке и всё же приглашает. И это не для коммерции. Разрешите в виде исключения». Он: «Нет. Это невозможно, вы не представляете, какие люди задействованы в  решении Вашего вопроса. Вы же писали ранее, я просил подождать, и не пытайтесь проникнуть, Вас всё равно не пустят». Я: «Знаю, не пустят, там  меня каждый охранник знает, поэтому и звоню. Но всё же прошло уже три года, вся администрация сменилась. В чём я виноват перед новой»?

Разговор закончился, но жизнь пока нет! Звоню сразу Валентину Евгеньевичу, рассказываю про только что случившийся звонок. Чувствую, он в недоумении: «Чем же ты провинился?»  Я: « Сам не понимаю,  но, наверное, потому, что продал альбом невестке Матвиенко Валентины Ивановны»

Прошло уже ровно три года. Вина на мне что, вечная? Я этого никак понять не смогу! Жизнь учит меня тому, что всё только продаётся и тут какой-то альбом, причём Юлия сама завела тему на счёт стоимости. Как же так?  Меня унизили до предела только потому, что Юлия Матвиенко купила у меня альбом?   В альбоме фотографии полуденного выстрела Валентины Ивановны с её же дочкой, в котором, в добавок, несколько потрясающих панорамных видов Санкт-Петербурга!  Именно поэтому, похоже, и купила

Но Юлия молодец! Она сразу поставила все точки,  во – первых, сказала, что ей ещё два таких же нужны, во вторых, телефон она не дала.  Но через пару недель пришёл звонок от Кондратьева: « Георгий Николаевич, зайдите!» И я понял, будут разборки. Прихожу: «Рассказывайте, что там у Вас с Юлией Матвиенко?»  Я чуть не грохнулся, но стал рассказывать: « По событию с выстрелом, где меня допустили  и Вы и Калякин Александр Николаевич и ФСО я изготовил фотоальбом. Такие я изготавливаю уже все семь лет, пока снимаю на Петропавловке, один в неделю получается. Вы же знаете. И что такого?»

В альбомах я был уже не новичок, сделано на очень высоком уровне. Принёс альбом на Казанскую 7, адрес узнал из инстаграмм.  И про Юлию узнал оттуда же! Кондратьеву говорю: «Вы бы видели, сколько своих фотографий в инстаграмм опубликовала Юлия! Вот так я и увидел её впервые и попасть к ней было проще, чем к Вам или к директору.»

Я рассказал о том, как я отыскал Юлию, как выглядела наша встреча, как она купила альбом и попросила ещё два и как легко она заплатила указанную мною сумму.

Он: «Вы что?  Не понимаете, третье лицо в государстве! Что Вы прётесь в чужую семью? Они с директором только что наладили отношения после некоторых недоразумений и тут Вы со своим альбомом!» Из этих слов я ничего не понял, почему же нехорошо было продавать альбом Юлии?  Вот и сейчас выслушивать всё это было мучительно больно. « Идите теперь к директору, он у себя, объясняйтесь!» Перейти нужно было лишь через фойе, где сидит секретарь. Вхожу к Калякину, рассказываю всё, что только что рассказывал Кондратьеву. Какие-то вопросы, отвечаю, но последний сразил меня! Вопрос был очень прозаическим: « И за сколько же Вы продали ей свой альбом?»  Думал недолго и ответил сразу.

Но живу с мыслью: «Семь лет работаю на Петропавловке, не получаю  ни копейки, приглашали в штат, потом отказали, зарплату не получаю, заключить  договор отказались, я оставил успешные фотосъёмки в школах, изготовление альбомов в ВУЗах, держался одного. Полуденный выстрел!  Стреляющие платили иногда,  меня устраивало.  Если человеку нравилось, что я предлагаю и его устраивала цена, то он и платил. Машину новую не купил, хотя  на Петропавловке удивлялись».  Даже Кондратьев не упустил возможность мягко спросить:  «Что, ещё не поменяли?» А мне уже и впрямь стыдновато,  моя  HONDA ELEMENT – две тысячи четвёртого года,  пора бы уже и заменить. Но всё уходило на семью. И не получилось собрать ни на машину, ни на образование сыну, который к девятнадцатому году уже распрощался со школой.»

И теперь я оказался виновным в том, что Юлия Матвиенко купила у меня альбом?  Сам факт, что Юлия купила у меня, обставлен как злодеяние, как мой злой умысел, как моё желание насолить кому-то. У директора, похоже, крыша совсем поехала, когда он узнал про стоимость альбома для Юлии, он взялся обеими руками за голову и запричитал: « Идите, идите, идите….!» Отрывая руки от головы и махая ими одновременно, показывая на выход.

В кабинете у него приходилось бывать и раньше и всё для нравоучений.  В предыдущий раз он пригласил меня в этот же кабинет пару месяцев раньше, до визита Валентины Ивановны на выстрел. Интересовался, дам ли свои фото файлы, что бы кто-то там, в Москве, сделал ей альбом к юбилею по поводу которого она и планировала свой приезд в Санкт-Петербург в апреле 2019го.  Вот, именно тогда и зародилась идея сделать для неё альбом. Файлы я дал, но, конечно же, не самые роскошные.

Вот, значит двадцать пять рублей  за эксклюзивный альбом для Председателя Совета Федерации это много? Так ведь это не специальная цена за эту цену у меня покупали раз в неделю на протяжении многих лет. Это и был наш семейный бюджет! И что бы получить эти деньги я должен был каждый день быть в двенадцать на месте, фотографировать мероприятие и часто вхолостую, потому как люди разные и большинство не могут позволить себе такую роскошь за двадцать пять.  Рекламу на выстреле мне никто не делал. Приезжай, договаривайся.

Друзья смеются, говорят: «Надо было зарядить двадцать пять тысяч не в рублях, а в евро, тогда бы и проблем не было!» И, похоже, они правы.

Поэтому делаю вывод: «Коллеги, никогда не продавайте свои изделия состоятельным людям по общепринятой цене, увеличивайте её в десять или в сто раз и проблем у вас будет меньше»

Но Сергей Иванович сокрушался, как же так? Калякин за голову схватился, как же так? И при всём при этом, уже потом, разговаривая с директором крупного выставочного центра насчёт моей выставки у него, он задал мне лишь несколько вопросов и один из них такой: « Покупали ли у меня мои фотографии?” И я возгордился, мои фотографии покупали тысячи раз! Понимаете, для художника это ключевой вопрос! Если у тебя не покупают, то цена твоим «шедеврам» три копейки. И у меня есть очень веские основания заявить о себе ценой и не только перед Валентиной Ивановной.

Друзья и знакомые, само собою, получают от меня подарочные постеры регулярно. Не было случая, что бы я уходил на встречу с кем либо без специальной  папки, в которой всегда приготовлены несколько замечательных постеров в качестве подарков.

Вот Сергей Иванович, я очень рад, что всё так приключилось, вы сами того понять не сможете, да и никто не сможет!

Даже если я покину сей рай в нищете. Вы сделали невозможное, что бы прорекламировать меня! Знаете, у меня есть внук, внучка, дочка, сын, кто-то да продолжит мои дела. Пройдут, может, десятки лет и пусть меня, да и Вас уже не будет, но останутся мои фотографии!  И останется Ваша последняя мирная фраза в тот день в апреле две тысячи девятнадцатого, когда Вы перекрыли кислород: «Георгий Николаевич, к большому нашему сожалению Мы должны прекратить с Вами все наши отношения!»

17.11.2022 Георгий Поляков

Однажды в ноябре 2010

Лет десять прошло, но я отлично помню, как был сделан этот снимок!

Так вот, в ноябре в Питере можно увидеть потрясающей красоты закат. Это редкое явление, но увидеть и даже запечатлеть, возможно. Ноябрьское небо в Питере, как вы понимаете, вечно затянуто дождями. Но бывают моменты незабываемые. Тучи над заливом вдруг рассеиваются, на закате выглядывает солнце, от горизонта оно подсвечивает нависшие тучи снизу и тогда пейзаж принимает зловещий, драматический характер. В один из таких дней, вернее уже под вечер я проезжал через Троицкий мост и понял, что сейчас увижу именно это. Бросаю машину где-то на площади Суворова вблизи от памятника с риском, что эвакуатор своё не упустит. Бегу на середину моста, потому как именно оттуда открывается величественная панорама. Бегу и думаю:  « Успеть бы! Ведь это мгновение! Да, успею!» Вот я на середине моста, расчехляю камеру, лихорадочно снимаю. Одна серия, вторая,  следующая…  и вот, пейзаж изменился. Солнце исчезло. Всё стало почти серым. Возвращаюсь, машина на месте, это уже вторая удача.  Дома рассматриваю то, что снял. Результат восхищает.

И вот, ровно через десять лет, день в день я решил пересмотреть свои архивы. И ровно через десять лет, день в день, я натыкаюсь именно на эту панораму. Ура!  Мои архивы и через десять лет не утратили  своей ценности.  Итак, встречайте, панораме ровно десять! Пройдут годы,  многое изменится, например, теперь на горизонте вы увидели бы башню Газпрома (на моей панораме её ещё нет).  И эта панорама  напоминает зрителю о величии, красоте и вечности Питера.

ноябрь 2020 Георгий Поляков

Увидеть, как воскрес великан

Мне было четырнадцать, когда мама купила старшему брату «Смену». «Смена»-легендарный фотоаппарат из СССР. Изготавливались они в Ленинграде.

И как-то совпало, что в тысяча девятьсот пятьдесят третьем их начали выпускать на ЛОМО, ровно в год, когда я родился. Позже «Смена» досталась мне. Брат тогда уже стал студентом и ему было не до того. Моему школьному другу тоже купили «Смену», и мы приступили к великим делам!

Первым делом взобрались на двадцатиметровую трубу, которая стояла рядом со школьной котельной, что бы давать тепло школе. В округе дома отапливались дровами в печи. Так вот, взобрались мы на трубу с фотоаппаратами. Классно же! Виден весь посёлок Нижняя Дубровинка и аж до горизонта просматривается все. Фотографии были, конечно, так себе, но мы чувствовали себя героями. До сих пор где-то в ящике лежат фото из той съемки: ползу вверх по вертикальной трубе, цепляюсь руками за огромные железные выступающие скобы. Возможно, уже тогда у меня появился вкус к съёмкам с высоты.

Но впервые фотоссесия с высоты по настоящему  состоялась в Питере. Шел год тысяча девятьсот девяносто пятый. Еду по Кронверкской набережной, вижу над шпилем Петропавловки вертолет. Верхняя часть шпиля одета в леса. Въехать на остров проблемы не было вообще, это сейчас шлагбаумы и охранники по всему периметру острова, но тогда достаточно было переехать Кронверкский мостик, и ты уже оказывался в сердце Великого города.

В тысяча девятьсот девяносто пятом Питер был похож на умирающего великана. Ни одной дороги, ни одной улицы без ям, ни одного дома, ни одной крыши без дыр. Помню, например, к нам в квартиру на одиннадцатом этаже затекала вода с балкона двенадцатого, в углу на потолке образовывалась плесень и это в новостройке в Купчино,  в спальном районе. И вот я и упросил жильцов на двенадцатом этаже разрешить мне зацементировать дыры на их балконе, чтобы вода не просачивалась к нам, помогло. Так вот, умирающего великана начали реанимировать, чтобы отпраздновать его трёхсотлетие , Невский стал выглядеть, как игрушка, чистый, перекрашенный, идеальный асфальт. С тех пор город вроде сбросил с плеч семидесятилетнюю дремоту. Многое начало меняться.

Позже активное строительство во всех районах города преобразило облик Питера. Начал формироваться морской фасад: быстро был построен самый высокий небоскрёб на Лахте, самый дорогой в мире стадион на Крестовском острове, кольцевая автодорога (КАД) и Западный скоростной диаметр (ЗСД). Приморский район той частью, что соседствует, с Зенит – Ареной и с небоскрёбом, заблистал всей красой. Но это было понятно не многим, ну как ты увидишь перемены, если по-прежнему живешь в своем дворике? А сердце города – это огромная часть Петербурга и увидеть это можно только с высоты.

Так вот, та самая фотосессия над Петропавловкой в девяносто пятом: переезжаю Кронверкский мостик, поворот налево и вот площадка, с которой взмывает вверх огромная машина. Быстренько узнаю подробности, оказывается, проводиться реконструкция шпиля Петропавловского собора. Снимают вращающуюся скульптуру ангела и это при помощи вертолета. А как еще? И мало, кто задумывается, как эта, четырехметровая фигура, весом в несколько сот килограммов была там установлена? А вот теперь ее снимают!

Знакомлюсь с высотниками, доступ к которым не перекрыт, знакомлюсь с администрацией Петропавловки, тогда еще чиновники не чувствовали себя «небожителями», знакомлюсь с командиром вертолета – легендарный Вадим Базыкин. Потом выясняю, он лучший в этой профессии.  Вадим разрешает сесть в салон. Все зеваки хотели быть рядом, но проход в салон возможен только высотникам, прессе и человеку с фотоаппаратом, то есть мне. Взлетаем, к вертолету тросами подцеплены конструкции, которые перемещаются наверх, к шпилю. Там на крошечной площадке, на высоте сто двадцать два метра  через открытую дверь я готов высунуться как угодно дальше, лишь бы не мешали снимать. Слева и справа толкают; видеоапператор, еще фотограф и еще кто-то, но мне удаётся сделать фото тех, кто остается сидеть на шпиле и всё, что вниз. А вниз -дух захватывает. Весь собор от шпиля и вниз умещается в один кадр. Вот такой была та фотоссесия.

Затем, как обычно летом, с семьёй едем в Смоленск. Дубровинка, совсем рядом с городом – моя Родина. Там же родители и мои, и жены. Так куда же еще ехать?  Правда, в Крыму тоже родственники, но Крым – он вон где. А Смоленск всего двенадцать часов на машине, хоть и по ямам, но семьсот пятьдесят километров за двенадцать часов – нормально.

На другой стороне Днепра от Дубровинки в один из выходных, вижу весь день летающий вертолёт. То появиться, то исчезнет. Догадываюсь, что парашютисты тренируются. Определяю, откуда взлетают, еду туда. Точно, так и есть, парашютисты. Командир МИ-2 легко разрешает прокатиться, то ли потому, что я человек с фотоаппаратом, то ли потому, что был ему симпатичен, но факт, что я поднимаюсь в МИ-2 на высоту около тысячи метров. В салоне очень жарко и шумно, парашютисты выпрыгивают. Я снимаю Дубровинские леса, извивающийся Днепр, вдали на горизонте  – Смоленск! Через недельку все повторилось: я опять летаю с ними, опять снимаю. Когда все спрыгнули командир спрашивает: «Ну, что, куда хочешь?». «Куда?» Чего тут думать. Наш дом в лесу в Дубровинке,  от края города километров семь, от трассы метров семьсот.

«Давайте к моему дому!» и вертолет быстро перемещается в нужном направлении. Под нами густорастущие макушки берез и сосен, сплошным покрывалом, и как найти то место, в которое летим?

Потом много лет позже, мы с другом летели над Французской  Гаяной  (Гвинея), похоже, там уже сильно влияет Амазонка. Под крылом ковёр из плотно растущих деревьев до горизонта. Это я уже позже понял, что наша дыра в Смоленске и Амазонка, есть что-то общее. И все же вот наш дом, вот дуб – сто лет, вот сарай, вот сад, вот скамейка перед домом мы делаем круг, два, снижаемся. Вижу, из дома выбегает Марина, Тёмка-сын, соседка, я на коленях в проеме открытой двери, стою крепко, без страха. Машем друг другу, снимаю. Это было летом в тысяча девятьсот девяносто шестом.

Потом думал, что всем было бы лучше, если бы я выпал тогда из вертолёта, потому что через год в тысяча девятьсот девяносто седьмом погибнет наш сын при похожих обстоятельствах там же под Смоленском. Я взял его с собою в вертолёт ровно через год всё там же. Парашютисты спрыгнули, машина  приземлилась, Тема неожиданно вышел, вышел и сразу же попал под задний вращающийся винт. Потом долгие тринадцать лет я пытался забыть все. И если вверху что-то говорило, о летящем объекте я не поднимал голову. Но вот две тысячи десятый год, март, Петропавловка. Знакомлюсь с командиром вертолёта на той самой площадке, откуда взлетали к шпилю. Иршат – командир К-224. Вертолет в распоряжении ГУВД: спаренный хвост, винт тоже спаренный, мест пассажирам – четыре. Через недельку Иршат звонит: «Давай приходи туда же семнадцатого марта к десяти, полетишь!». Ну как тут устоять? Семнадцатого марта в две тысячи десятом я вновь на высоте триста. Белоснежный город, яркое солнце голубое небо. И вот мы летим! «Куда хочешь?». «Полетели к ЛРТПЦ!». И через пять минут мы уже рядом. Там наверху расстояния сокращаются в десятки раз. То, что внизу на машине потребует час – на вертолете можно преодолеть за минуты. И вид открывается сумасшедший. Город сверху совсем другой. Ты не видишь мелочей, все глобально. Пересечение улиц, повороты Невы, мосты, площади, это бросается в глаза. Город сразу становиться Великим. Вот почему я назвал свою фото книгу «Сердце Великого города». Постепенно привыкаешь видеть город сверху и рассмотреть детали не так уж сложно, но нужен опыт.

С тех пор больше, чем сто раз я пролетел над Питером, потратил на это десять лет. Сняты десятки тысяч удивительных кадров.  И теперь всё это ждёт своего зрителя.

08.03.2020г. Георгий Поляков

Северная жемчужина

Лет десять прошло, как, гуляя по главной алле в Петропавловке, я понял, вот он тот самый пейзаж, который нужно снимать!

Каждое дерево вдруг оделось в иней, всё стало белоснежным, аллея пустынна. Нахожу ракурс, снимаю панораму и понимаю, это то, что нужно! На снимке получаю превосходный серый колер, сквозь который просвечивает жёлтый шпиль Петропавловского собора и рядом справа – чуть пониже, но тоже с золотым шпилем – усыпальница. Усыпальница – соседствующее с Петропавловкой очень красивое здание с такими же охристыми стенами c коричневой, похожей на черепичную, крышей и завершающим эту роскошную композицию невысоким золотым шпилем. И мало кто знает, что именно здесь покоятся почти все Романовы и их потомки. Так вот здания эти фотографируют все, тысячи даже миллионы туристов, приезжая на Петропавловку не могут удержаться, что бы не оставить фотографии знаменитых зданий на свой айфон. Поэтому-то я и обрадовался, что в такой момент, когда морозец и всё вдруг заиндевело, я успел сделать шедевр. Через полчаса уже стемнело, а на завтра всё будет, как обычно, значит, только я и успел! Удача! Потом много раз я любовался этим потрясающим видом, печатал открытки, постеры, дарил, продавал. Прошли годы, ничего подобного более увидеть не приходилось, это при том, что я каждый день на Петропавловке с фотоаппаратами.

Но вот опять, снежная зима, мороз, солнце и иней. Та же аллея, ветки деревьев оделись в жемчуг, бегу туда, где лет пять назад сделан шедевр, но сейчас яркое солнце, тогда день был пасмурным. Знаю, что такое состояние очень коротко, стоит только дунуть ветерку, всё рухнет и тогда, считай, пропало. На этот раз тоже успеваю! Туристы плетутся мимо, думая, что здесь всегда так красиво, что время здесь остановилось. Редко кто не поленится в такой мороз достать свой фотоаппарат. Но я понимаю, что через полчаса всё изменится, жемчуг на ветках превратится в морозную пыль и упадёт вниз. Успеваю сделать серию снимков. Тот же ракурс, та же композиция, те же шпили, но сейчас солнце, голубое небо, яркий снег!

Потом, сопоставляя снимки, понимаю, что вот она удача, что тогда пять лет назад была только репетиция! Холст с этим сюжетом теперь написан маслом! И нет сомнений, именно этот сюжет превзошёл мои многие зимние шедевры!

05.08.2022 Георгий Поляков

Как я снимаю с вертолёта

Прежде расскажу о том, как была сделана одна из лучших фотографий и как состоялась одна из самых запоминающихся фотосессий. Итак, родился я в далёком 1953. Вернее, чуть раньше, чем холодное лето 1953-го. Это был март, 19-е число, ровно через 10 дней после того, как умер Сталин.
Родился я в Смоленске. Сейчас называю это место «самой западной дырой» России. Да, да, это настоящая «дыра». Дом, в котором прошло мое детство, стоит до сих пор. Это одноэтажное деревянное строение под крышей из шифера на три семьи. Туалет – лес, вода – колодец, тепло – печь, которую необходимо было протапливать даже летом. Я многое помню из того времени и кажется, оно было каким – то ярким. В целом, сейчас думаю, что все, что было там до моих семнадцати лет – было отличной школой – школой, подготовившей меня к жизни в дальнейшем.
Бедность, теснота, частые скандалы родителей – это то, что я возненавидел. Но трудности, кажется, помогли мне в дальнейшем. Например, лет с семи мне уже нужно было помогать маме. (Папа не в счет – все делала мама). Огород, посадки, прополки, поливки, сбор урожая – всё было и на мне.
Но здесь все же хочу рассказать о том, как был сделан мой лучший снимок. Итак, впервые про фотоаппарат я узнал от моего старшего брата. В ту пору мы жили в том бараке в одной комнате (плюс кухня, плюс веранда) вчетвером. Брат что – то мастерил, как оказалось потом, это был фотоапаратик. Черная коробочка, глазок, а как он должен был работать, я представления не имел. Мама уже тогда купила брату «Смену-2» и коробочка эта так и осталась недоделанной. С покупки настоящей Смены все и началось!
Помню, что первые фотографии были изготовлены в свете красного фонаря в тарелке из-под супа.
До сих пор невозможно забыть первое появляющееся изображение на опущенном в проявитель листке бумаги.
Смена-2 со временем досталась мне, брат уехал в Ленинград учиться в Корабелку. Мой школьный друг тоже получил «Смену», и мы вдвоем начали фотографировать все, что видят глаза. Вопрос, что снимать, вообще не стоял. Однажды мы вместе залезли на высоченную трубу рядом со школой, которая получала тепло из котельной (труба принадлежала котельной). Труба эта, метров на двадцать в высоту со скобами сбоку, по которым мы залезли на самый верх, стояла на виду у всей школы. И мы, конечно, чувствовали себя героями. И с нами были наши «Смены». Эти фотографии хранятся и по сей день. Это и были мои первые фотографии с высоты.
Возможно, именно тогда я полюбил снимать и рассматривать фотографии, снятые с высоты.
Следующая интересная фотосессия с высоты состоялась аж в 90-е годы. Первые поездки в Финляндию. В городе Тампере стоит башня, телевышка со смотровой площадкой, возможно метров на 70-80 вверх. Нашу семью туда отвели наши друзья – финны. Захватывает дух, когда смотришь вокруг. К тому времени я уже профессионально владел камерой. Весь хлеб для семьи был заработан фотоаппаратом. Здесь, в Тампере, были сделаны несколько классных фото, но удивить ими кого-либо было бы очень сложно. Любой, окажись там наверху, смог бы сфотографировать то же самое.
И вот, девяносто пятый год. Еду мимо Петропавловки, вижу вертолет над шпилем. Въезжаю через Кронверкский мостик на Заячий остров, тогда это можно было сделать беспрепятственно. Иду в администрацию, знакомлюсь с людьми, которые заняты ремонтными работами и с летчиками на МИ-8. Через пару дней я уже в вертолете, он поднимает меня над шпилем вместе с теми, кто трудится там. И вот фотографии, это потрясало. Весь город, как на ладошке, внизу-Нева, и под нами макушка шпиля и Петропавловский собор, кажется, именно тогда я окончательно «заболел» фотосъемками с вертолета.
Летом 1995 мы всей семьей, как обычно, в Дубровинке, в «роскошном» месте вблизи Смоленска. К тому времени отец уже умер, и мы живем с Елизаветой Ивановной, моей мамой. Маринины родители лишь приезжают изредка в гости.
Однажды тихим и солнечным воскресным днем вижу – над нами вертолет, прилетит и улетит, и так весь день. Еду туда, откуда он взлетает. Оказалось, это смоленский клуб ДОСААФ тренирует парашютистов. Маленький МИ-2 забирает десяток парашютистов, поднимается на тысячу метров, они выпрыгивают, и так весь день.
Договориться на счет полетать было не сложно. Тогда я прокатился в вертолете совершенно один с открытой дверью над местами, где родился, где знакома каждая тропинка, увидел все с высоты. Это был восторг!
В следующем девяносто шестом году все повторилось, я опять получил разрешение летать с парашютистами и всегда оставался один на один с открытой дверью. После того, как все спрыгнут, снимал все, что видят глаза. Страха уже не было.
И вот 1997 год. Теперь я решаю взять с собой сына – Тёму. Конечно же, хочу покатать и его.
Но уже хотелось не просто кататься, а снимать Смоленск с высоты. Надеялся получить фотографии, которые потом превратятся в открытки и будут продаваться в магазинах Смоленска. Фотографическая деятельность уже реально была «кормилицей» для семьи.
Тогда мы были в Смоленске без Алёны. Она закончила школу и поступала в медицинский колледж.
Тот полет с Тёмой в августе 1997 года изменил нашу жизнь. И мою, и Маринину, и многих, кто были с нами в дружбе, и жизнь наших родных. В общем, наш полет в МИ-2 19-го августа 1997 года закончился трагедией. Тема погиб в этот день. Вернее, он жил еще три дня и умер утром 21.08.1997.
Выходя из кабины после приземления, он попал под задний вращающийся винт, получил травмы несовместимые с жизнью, потерял кровь и через три дня умер. Все, кто были рядом – виноваты. Это стало понятно уже потом.
Уголовное дело! Меня пытаются обвинить в насильственном захвате и угоне вертолёта, всё обошлось, но несколько лет не покидает мысль: «Лучше бы я погиб тогда под лопастями!» Тринадцать лет не поднимаю голову, когда слышу звук летящего вертолета, тринадцать лет ненавижу все, что трещит над головой.
Но вот две тысячи десятый. В марте, семнадцатого числа вновь снимаю заснеженный и солнечный Питер через открытую дверь в вертолете класса К-226. Некоторое время боялся признаться в этом жене. С тех пор так и пошло, знакомые лётчики редко отказывали мне в возможности поснимать с борта вертолёта и сейчас в моем архиве тысячи потрясающих фотографий с видами Санкт-Петербурга и пригородов. Потом был год две тысячи четырнадцатый.
Двадцать первого сентября «Аврора» уходила с вековой стоянки на ремонт в Кронштадт. Это было событие для всего города. На набережных Невы собрались сотни тысяч желающих посмотреть на шоу.
Но прежде мне предстояло решить задачу, как попасть на МИ-8 и в этот день! Наш полет и движение «Авроры» через разведенный Дворцовый мост были синхронизированы. Взлетаем в Пулково. В начале снимаю панораму с высоты около 500 метров, общие планы: «Аврора» в окружении мелких судов движется через разведенный Дворцовый мост, Васильевский остров, весь центр и Адмиралтейский район, как на ладошке! Но вот командир делает вираж, движемся навстречу движению «Авроры», высота метров пятьдесят, я выглядываю через открытую дверь слева, вижу потрясающей красоты картину и успеваю сделать пару вертикальных кадров! Один из них оказался просто шедевром: крупный план – крейсер, задний план Кунсткамера и шпиль Петопавловки. Набережные переполнены людьми. Шпиль Петропавловки, мачты крейсера, вертикальная композиция, очень гармоничны. Несколько лет эта работа висела у меня в комнате, размер не маленький, 130 см по высоте. Десятки раз у меня купили эту фотографию за предыдущие четыре года. Скажу более, всё это время она была настоящей кормилицей для семьи.
Вот так была сделана эта фотография – одна из лучших в моей коллекции. За последние годы много отличных фотографий были сделаны «с высоты триста», но эта – особенная!
Во всей этой истории, вы заметили, есть одна мрачная страница – смерть моего сына. И меня не оставляет мысль: «Мое право снимать с высоты оплачены кровью сына».
Все, что вы видите на моих фотографиях, все потрясающие виды Санкт-Петербурга и другие места, где мне еще нужно побывать и показать вам, все, что предстоит снять с высоты, оплачено наперёд и очень дорого!

28.09.2018 Георгий Поляков