Мне было четырнадцать, когда мама купила старшему брату «Смену». «Смена»-легендарный фотоаппарат из СССР. Изготавливались они в Ленинграде.

И как-то совпало, что в тысяча девятьсот пятьдесят третьем их начали выпускать на ЛОМО, ровно в год, когда я родился. Позже «Смена» досталась мне. Брат тогда уже стал студентом и ему было не до того. Моему школьному другу тоже купили «Смену», и мы приступили к великим делам! Первым делом взобрались на двадцатиметровую трубу, которая стояла рядом со школьной котельной, что бы давать тепло школе. В округе дома отапливались дровами в печи. Так вот, взобрались мы на трубу с фотоаппаратами. Классно же! Виден весь посёлок Нижняя Дубровинка и аж до горизонта просматривается все. Фотографии были, конечно, так себе, но мы чувствовали себя героями. До сих пор где-то в ящике лежат фото из той съемки: ползу вверх по вертикальной трубе, цепляюсь руками за огромные железные выступающие скобы. Возможно, уже тогда у меня появился вкус к съёмкам с высоты. Но впервые фотоссесия с высоты по настоящему  состоялась в Питере. Шел год тысяча девятьсот девяносто пятый. Еду по Кронверкской набережной, вижу над шпилем Петропавловки вертолет. Верхняя часть шпиля одета в леса. Въехать на остров проблемы не было вообще, это сейчас шлагбаумы и охранники по всему периметру острова, но тогда достаточно было переехать Кронверкский мостик, и ты уже оказывался в сердце Великого города. В тысяча девятьсот девяносто пятом Питер был похож на умирающего великана. Ни одной дороги, ни одной улицы без ям, ни одного дома, ни одной крыши без дыр. Помню, например, к нам в квартиру на одиннадцатом этаже затекала вода с балкона двенадцатого, в углу на потолке образовывалась плесень и это в новостройке в Купчино,  в спальном районе. И вот я и упросил жильцов на двенадцатом этаже разрешить мне зацементировать дыры на их балконе, чтобы вода не просачивалась к нам, помогло. Так вот, умирающего великана начали реанимировать, чтобы отпраздновать его трёхсотлетие , Невский стал выглядеть, как игрушка, чистый, перекрашенный, идеальный асфальт. С тех пор город вроде сбросил с плеч семидесятилетнюю дремоту. Многое начало меняться. Позже активное строительство во всех районах города преобразило облик Питера. Начал формироваться морской фасад: быстро был построен самый высокий небоскрёб на Лахте, самый дорогой в мире стадион на Крестовском острове, кольцевая автодорога (КАД) и Западный скоростной диаметр (ЗСД). Приморский район той частью, что соседствует, с Зенит – Ареной и с небоскрёбом, заблистал всей красой. Но это было понятно не многим, ну как ты увидишь перемены, если по-прежнему живешь в своем дворике? А сердце города – это огромная часть Петербурга и увидеть это можно только с высоты. Так вот, та самая фотосессия над Петропавловкой в девяносто пятом: переезжаю Кронверкский мостик, поворот налево и вот площадка, с которой взмывает вверх огромная машина. Быстренько узнаю подробности, оказывается, проводиться реконструкция шпиля Петропавловского собора. Снимают вращающуюся скульптуру ангела и это при помощи вертолета. А как еще? И мало, кто задумывается, как эта, четырехметровая фигура, весом в несколько сот килограммов была там установлена? А вот теперь ее снимают! Знакомлюсь с высотниками, доступ к которым не перекрыт, знакомлюсь с администрацией Петропавловки, тогда еще чиновники не чувствовали себя «небожителями», знакомлюсь с командиром вертолета – легендарный Вадим Базыкин. Потом выясняю, он лучший в этой профессии.  Вадим разрешает сесть в салон. Все зеваки хотели быть рядом, но проход в салон возможен только высотникам, прессе и человеку с фотоаппаратом, то есть мне. Взлетаем, к вертолету тросами подцеплены конструкции, которые перемещаются наверх, к шпилю. Там на крошечной площадке, на высоте сто двадцать два метра  через открытую дверь я готов высунуться как угодно дальше, лишь бы не мешали снимать.

Слева и справа толкают; видеоапператор, еще фотограф и еще кто-то, но мне удаётся сделать фото тех, кто остается сидеть на шпиле и всё, что вниз. А вниз -дух захватывает. Весь собор от шпиля и вниз умещается в один кадр. Вот такой была та фотоссесия. Затем, как обычно летом, с семьёй едем в Смоленск. Дубровинка, совсем рядом с городом – моя Родина. Там же родители и мои, и жены. Так куда же еще ехать?  Правда, в Крыму тоже родственники, но Крым – он вон где. А Смоленск всего двенадцать часов на машине, хоть и по ямам, но семьсот пятьдесят километров за двенадцать часов – нормально. На другой стороне Днепра от Дубровинки в один из выходных, вижу весь день летающий вертолёт. То появиться, то исчезнет. Догадываюсь, что парашютисты тренируются. Определяю, откуда взлетают, еду туда. Точно, так и есть, парашютисты. Командир МИ-2 легко разрешает прокатиться, то ли потому, что я человек с фотоаппаратом, то ли потому, что был ему симпатичен, но факт, что я поднимаюсь в МИ-2 на высоту около тысячи метров. В салоне очень жарко и шумно, парашютисты выпрыгивают. Я снимаю Дубровинские леса, извивающийся Днепр, вдали на горизонте  – Смоленск! Через недельку все повторилось: я опять летаю с ними, опять снимаю. Когда все спрыгнули командир спрашивает: «Ну, что, куда хочешь?». «Куда?» Чего тут думать. Наш дом в лесу в Дубровинке,  от края города километров семь, от трассы метров семьсот. «Давайте к моему дому!» и вертолет быстро перемещается в нужном направлении. Под нами густорастущие макушки берез и сосен, сплошным покрывалом, и как найти то место, в которое летим? Потом много лет позже, мы с другом летели над Французской  Гаяной  (Гвинея), похоже, там уже сильно влияет Амазонка. Под крылом ковёр из плотно растущих деревьев до горизонта. Это я уже позже понял, что наша дыра в Смоленске и Амазонка, есть что-то общее. И все же вот наш дом, вот дуб – сто лет, вот сарай, вот сад, вот скамейка перед домом мы делаем круг, два, снижаемся. Вижу, из дома выбегает Марина, Тёмка-сын, соседка, я на коленях в проеме открытой двери, стою крепко, без страха. Машем друг другу, снимаю. Это было летом в тысяча девятьсот девяносто шестом. Потом думал, что всем было бы лучше, если бы я выпал тогда из вертолёта, потому что через год в тысяча девятьсот девяносто седьмом погибнет наш сын при похожих обстоятельствах там же под Смоленском. Я взял его с собою в вертолёт ровно через год всё там же. Парашютисты спрыгнули, машина  приземлилась, Тема неожиданно вышел, вышел и сразу же попал под задний вращающийся винт. Потом долгие тринадцать лет я пытался забыть все. И если вверху что-то говорило, о летящем объекте я не поднимал голову. Но вот две тысячи десятый год, март, Петропавловка. Знакомлюсь с командиром вертолёта на той самой площадке, откуда взлетали к шпилю. Иршат – командир К-224. Вертолет в распоряжении ГУВД: спаренный хвост, винт тоже спаренный, мест пассажирам – четыре. Через недельку Иршат звонит: «Давай приходи туда же семнадцатого марта к десяти, полетишь!». Ну как тут устоять? Семнадцатого марта в две тысячи десятом я вновь на высоте триста. Белоснежный город, яркое солнце голубое небо. И вот мы летим! «Куда хочешь?». «Полетели к ЛРТПЦ!». И через пять минут мы уже рядом. Там наверху расстояния сокращаются в десятки раз. То, что внизу на машине потребует час – на вертолете можно преодолеть за минуты. И вид открывается сумасшедший. Город сверху совсем другой. Ты не видишь мелочей, все глобально. Пересечение улиц, повороты Невы, мосты, площади, это бросается в глаза. Город сразу становиться Великим. Вот почему я назвал свою фото книгу «Сердце Великого города». Постепенно привыкаешь видеть город сверху и рассмотреть детали не так уж сложно, но нужен опыт. С тех пор больше, чем сто раз я пролетел над Питером, потратил на это десять лет. Сняты десятки тысяч удивительных кадров.  И теперь всё это ждёт своего зрителя.

категории:

Добавить комментарий

Больше на Аларфото

Оформите подписку, чтобы продолжить чтение и получить доступ к полному архиву.

Читать дальше